В пустых глазах Гаряева, где властвовала Ночь, и только ледяные ветры несли скудный снежок над покрытыми спекшимся шлаком, обледенелыми равнинами, зажегся слабенький, еле коптящий огонек понимания.
- Ага!
- Так что будет со всех сторон лучше, если уважаемый Дмитрий Геннадьевич прямо сейчас приступит к выяснению, что именно будет соответствовать истине в его будущей версии событий. Потому что обстоятельства наши не таковы, чтобы мы могли позволить себе тратить хотя бы лишнюю минуту. А не ошибается, - он широко развел руками, - только тот, кто ничего не делает. Иной раз ошибки имеют тяжелые последствия… Да и не оши-ибки это вовсе, если по существу, а… - Он пощелкал пальцами.
- Действие непреодолимых внешних обстоятельств. - Керст нехорошо улыбнулся. - Кажется, именно так говорят в штабах Вероятного Противника, когда ему случается особенно жидко обосраться в ходе установления демократии и свободы…
- У противника, - серьезно ответил Гельветов, - не зазорно учиться. Я бы даже сказал, - попросту необходимо.
- Этот ваш, - тяжело дыша и глядя тяжким взглядом из-под бровей, проговорил Гаряев, - он кто? Хоть намекните? Мне правда нужно…
- Если я не ошибаюсь, - Цензор смотрел на него ясными, как у комсорга, глазами, - то вы его должны знать. Простите, что я распорядился без вас, но он должен быть уже на месте…
- В "потрошилке"?
Гельветов поморщился.
- Я предпочитаю не злоупотреблять профессиональным жаргоном. В некоторых случаях это звучит слишком цинично. Скажем, - на обычном месте. В психотехнической лаборатории.
Генерал-лейтенант тяжело поднялся и, даже не попрощавшись, вышел из кабинета. Гельветов проводил его внимательным взглядом и. едва только закрылась дверь, бесшумно перевернул полированную панель на столе перед собой, так что из недр стола поднялась клавиатура. Скосил взгляд на Керста, легко пробежался пальцами по клавишам, выдвинув точно такую же клавиатуру и ему, а потом одна из панелей стены перед ними превратилась в экран. Гаряев входит в служебный лифт, двери за ним смыкаются, - аккорд Цензора на клавиатуре, - свет в кабине лифта на мгновение тускнеет, потом разгорается до ослепительной яркости, кабина резко ускоряет свой бег, почти проваливаясь вниз, проскакивает указанный этаж. Лицо Гаряева крупным планом, он испуганно озирается, в панике жмет на все кнопки подряд, судорожно и бесплодно. Неожиданно стены кабины остаются на месте, а пол вместе с пассажиром продолжает двигаться, но уже медленно, попадая в глухой колодец из толстенных черных стен. Движение прекратилось, а откуда-то сбоку выдвинулась полутораметровой толщины плита, наглухо закупорив колодец сверху. Снова Гаряев, крупным планом вопящий рот.
- Звук, - с невинным видом осведомился Керст, - дать никак нельзя?
"Нельзя быть таким жестокосердным, - Гельветов из принципа ответил бегущей строкой на экране, - все-таки столько лет вместе. Можно сказать, бок о бок. Он, кстати, об этом канале, - не знает?"
"Если именно об этом, - понимающе кивнул головой, Керст тоже перешел на строку, - то ни боже мой. Двойное дно."
Цензор искоса глянул на него и, чуть помедлив, вывел:
"Тройное."
Переглянувшись, они вдруг заливисто заржали, и, будто в ответ на это, изображение на экране вдруг задрожало, зарябило, потеряло четкость. Крупным планом, - лицо Гаряева с выражением нечеловеческого, запредельного ужаса, он же - хватающий воздух ртом и валящийся на пол. Через несколько секунд дрожь исчезла.
"Сразу семь герц? Без подходцев? Круто!"
"Обижаете. Индивидуально подобранная частота, близкая к семи герцам. Давайте засечем время."
"А не подохнет?"
"Зависит только от нас. Но не должен"
Щелчок клавиши, - и по самому низу экрана побежали характерные зигзаги кардиограммы.
"Ты что, - и в ЭКГ сечешь?"
"А как же. И все потому что мама жутко настаивала, чтобы я непременно был доктором. Например вот это, - он показал на экран, - по-научному называется "изоэлектрической линией".
Неотрывно глядя на часы, он стремительно закрыл экран и набрал код: "Возврат к прерванному заданию" - лифт, скрупулезно проделав все манипуляции в обратном порядке, привез бездыханного генерала на заказанный им этаж.
- Саша, - ласково позвал он по селектору, - поднимись-ка к нам и прихвати отчет по "Севмашу" за прошлый квартал. Это срочно…
И объяснил, отпустив клавишу:
- Я, Карлыч, специально позвал самого страшного торопыгу отдела. Жди через пару минут.
- Там, - глаза у ворвавшегося в кабинет Саши были не то, что по полтиннику, а прямо-таки по юбилейному рублю, - генерал!!! В лифте!!! Плохо! Почти не дышит…
Брови Гельветова поползли вверх и поднялись до максимала, так что за часами пока что следил Керст.
- Что такое? Дмитрий Геннадьевич?! - Он схватил трубку селектора. - Медбригаду к третьему лифту! Срочно! Гаряеву плохо! - И с перекошенной физиономией повернулся к Саше, рявкнул. - А ты чего тут? Беги туда, поможешь! Я сейчас следом…
- Смотрим… Смотрим… Ага, вот и они! Сколько там протикало?
- Семь минут с момента остановки сердца. Потрясающе! Но, Цензор, - изъяснялись вы, надо сказать, как какой-нибудь титулярный советник лет сто тому назад. Раньше я что-то не замечал в вас склонности к высокому штилю.
- Почему-то душа требует последний год-полтора. А кроме того, - я же не артист все-таки, так что для того, чтобы мотивированно изобразить Доброго Полицейского, я сыграл на глубокой подсознательной убежденности каждого сотрудника Органов в неописуемом гуманизме царской власти. Буквально каждый из них, читая, как ж-жуткая охранка поступала с революционерами, испытывал истинное смятение, потому что понимал, как обстояло бы дело не то, что в девятнадцатом или в тридцать седьмом, а даже и в наши дни. Зато вы, со свой стороны, были совершенно неподражаемы в роли Злого: так отыграть истеричную, вовсе непредсказуемую от страха за свою шкуру чиновную душу, это, знаете ли…