ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Страница 151

151

- Представьте себе, что вы… поскользнулись на неизвестной дороге в кромешной тьме. Скользите все быстрее, и к тому же вам кажется, что склон как будто бы становится все более крутым. Не кажется ли вам, что в таких обстоятельствах бояться падения уже несколько… поздновато? И некогда, - тормозить надо, изо всех сил царапаться в обратном направлении, за неровности цепляться. С какого-то момента привыкаешь, и это становится образом жизни. А насчет войны… - Он пожал плечами. - Кто ж ее не боится? Боимся, конечно. Так и всегда боялись. Привыкли к этому страху, герр Кляйнмихель. Только ведь всем прочим и тем более надо бояться. Гораздо более. Сами знаете, как в последнее время заканчиваются боевые действия…

- Оскар.

- Что - Оскар?

- Меня зовут Оскар.

- Это как Уайльда?

- Да, примерно. Слишком долгие церемонии меня, право же, утомляют. Разумеется, я не настаиваю и тем более не претендую на то, чтобы называть по имени вас.

- О, бога ради!

А как протекали в последнее время боевые и подобные действия он знал. Особенно - в самое последнее время. Примерно - начиная со случая с адмиральским гербарием, собранным на палубе атомного авианосца "Т. Джефферсон" - и до начала этой поучительной экскурсии в Страну Большевиков. Еще как знал. Такое знал, о чем другие и понятия не имели. О чем и знать-то было противно, что и вспомнить-то было нехорошо.

Постоянный потребитель наркотиков непременно, в считанные часы отыщет пушера хотя бы даже и в чужом городе, - это при том, что у правоохранительных органов ничего подобного не получалось даже и при всех стараниях. Гомосексуалисты отыскивают себе подобных в любой толпе, тогда как посторонний не заметит в очередном прохожем ровно ничего особенного. Уголовник отыщет подобных себе, попав в другое полушарие. Нет, тут есть совершенно рациональные компоненты, условные знаки, организационные моменты, имеющие международный характер, - но какая-то мистика все-таки присутствует тоже, несомненно. Есть тут что-то от стихийной тяги, подобной тому, как положительный заряд - чувствует отрицательный, а магнит - другой магнит. Как всякая свинья неизбежно находит соответствующую грязь, если у нее будет к тому хоть малейшая возможность. Человек, отыскавший, наконец, Свое Место, не испытывает в этом никакого сомнения: ощущение это носит непосредственный характер и не нуждается в рациональных обоснованиях. Тем более это относится к людям, чувствующим себя чужими в той среде, в которой родились.

Гэндзабуро Сато, двадцатидвухлетний студент Осакского университета, был именно таким. Еще в пятнадцать лет, еще будучи по преимуществу скорее продуктом воспитания, нежели личностью с развитым самосознанием, он с ужасом поймал себя на кощунственной мысли: он не хочет служить в крупной фирме. Не хочет, упорно трудясь, год за годом делать карьеру, занимая все более и более высокое положение. Не хочет, - хотя попробовал бы только, отец выгнал бы и позабыл, что у него есть сын! - создавать свое дело и, трудясь до пота, расширять его, к старости отложив некую сумму на на эту самую старость. Пользуясь непонятно, откуда взявшейся, врожденной сноровкой, он умудрился даже ознакомиться с жизнью якудза, - и был предельно разочарован. Та же иерархия, то же беспрекословное подчинение младших - старшим, та же дисциплина и те же непреложные требования безусловной верности, что и в любой фирме, только с татуировками и еще большей тупостью рядовых исполнителей. Свободным художником?!! Только не он!!! Немыслимое, не вмещавшееся в голове, не имеющее права на существование неприятие всех мыслимых для его среды и происхождения жизненных сценариев зрело долго, никак себя не проявляя, пока однажды утром, спросонок, не сформулировалось в краткую, предельно нигилистическую формулу: он не хочет быть самураем. Никаким - самураем. Какую бы соответствующую современным реалиям видимость не имел этот статус. Этот многоликий, как Протей, всепроникающий архетип. Вспомнил кстати, что никогда по-настоящему не любил самурайских фильмов, только не задумывался об этом, не осознавал своей нелюбви. Куда более привлекали образы ронинов, - только и тут было одно существенное "но": для того, чтобы приобрести этот статус, необходимо было изначально быть самураем. К сожалению, даже самая твердая убежденность в том, чего он не хочет, ни в коей мере не помогла ему понять, чего он все-таки хочет.

Стрелка компаса его личности неуверенно колебалась, будучи не в силах дать ясное направление, его собственный полюс оказался слишком далеко, но все-таки некоторые румбы мелькали чаще других.

Работа допустима, служба - нет.

Наниматель допустим, работодатель - как исключение, и на самый короткий срок, хозяин-сюзерен - никогда.

Работая за деньги, слишком сильно зависишь от других людей, и помнить об этом нужно каждую минуту. Чтобы не тратить на это ни единой лишней.

Работать только на себя - невозможно, но к этому надо стремиться. Если придется - то всю жизнь.

Безусловно только собственное существование, и никак нельзя доказать, что все прочие люди действительно существуют. Поэтому удобнее всего считать, что интересы этих прочих мнимы и уже поэтому не могут иметь значения. Равно как и их так называемые жизни.

Нет ничего, кроме ощущений. Мы можем мнить о себе что угодно, но на самом деле мы ищем только ощущений. Исключительно ощущений. Ничего, кроме ощущений. И бежим - исключительно только от ощущений.

Движение в сторону самого сильного запаха со стороны может выглядеть сколь угодно сложным, но суть его очень проста. Предельно проста: неуклонно двигаясь таким образом, рано или поздно окажешься в самом его средоточии. Если, понятно, не сгинешь по дороге. С Запада, - с самого ближнего Запада, - явственно и достаточно устойчиво тянуло чем-то таким, причем уже какое-то вполне заметное время. То от рыбаков приходилось слышать совершенно баснословные истории, а то и вообще в руки попадалис странные предметы с континента. Филиалы общества японо-советской дружбы, доселе влачившего довольно-таки жалкое существование, в последнее время множились, как амебы, росли, как грибы, и были деятельны, как целеустремленные крысы, наконец-то добравшиеся до склада Стратегического Резерва. Стало вдруг что-то уж подозрительно модным навещать считанных живых родственников в России и несчитанные могилы родственников павших. Расцвел обмен студентами, и это показалось Сато наиболее подходящим вариантом. В конце концов, - студент он или нет? В одном заповеднике под Хабаровском он, наконец, нашел свое место. Нашел себя и практически мгновенно понял смысл жизни. Своей собственной, поскольку смысл жизни вообще интересовал его меньше всего, а задумываться о нем показалось бы ему верхом нелепости. Это, разумеется, не значит, что он поселился в этом заповеднике, потому что тот, кто однажды обрел свое место, с той поры всегда носит его с собой. Не покидает его никогда, где бы ни находилась в данный момент его бренная оболочка. Чуть ли ни по запаху, верхним чутьем, отыскав этих русских, разбавленных некоторым количеством китайцев, корейцев и казахов с бурятами, он испытал ощущение, право же, сходное с тем, которое испытывает человек, воссоединившись после долгой разлуки с семьей. Они были для него куда более своими, нежели родители, брат, и случайные подружки, вообще - чем кто бы то ни было прежде. Куда более своими. Просто несопоставимо - более. По сравнению с этой близостью всех остальных смело можно было считать просто-напросто чужаками. Эти люди не требовали от него верности, послушания, преданности, непременного служения каким-то их интересам, потому что были вообще единственным приемлемым для него обществом. Единственным вариантом. Для него - и ему подобных.

151