ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Страница 158

158

- Какая капитуляция, чего они там еще удумали?! - Порыкивающий в телефонной трубке голос Балабоста выражал предельное раздражение. - Дали евреям по соплям, потешили душеньку, - и будет с них! Их, знаешь, тоже нельзя оставлять без присмотра, а то вообразят еще, что сами по себе, без нас чего-то значат… Ты это, - перво-наперво с американцами свяжись, с Шульцем этим…

Да, накануне был разговор с женой, у которой в Израиле какие-то там родственники, потому что два еврея, хорошенько покопавшись, при желании непременно отыщут наличие кровного родства. Да, плохой разговор, нервный и с тихими, абсолютно нестерпимыми слезами, но, даже если бы этого разговора и не было, он сказал бы и сделал примерно то же самое. Он был старым политиком, и всем опытом долгой жизни вынес убеждение, что в окончательном решении таких вот старых конфликтов нет ровно ничего хорошего. Резкие, чреватые потерей сложившегося равновесия перемены - вредны всегда, вне зависимости от того, какая сторона окажется в выигрыше, временном и мимолетном, как и все на этом свете.

- В случае, если правительство США предъявит к Сирии ультимативное требование о прекращении боевых действий и отводе всех войск за демаркационную линию, определенную на сессии Совета Безопасности ООН и примерно соответствующую положению, существовавшему на пятое июня сего года, - монотонно бубнил по бумажке русский, и Джозеф Пол Шульц напрягся, ожидая услышать нечто непоправимое в своей недопустимости, угрозу, резкую ноту, практически являющуюся ультиматумом, - с обещанием в противном случае взять на себя прямую защиту независимости и территориальной неприкосновенности государства Израиль, Советский Союз выступит с протестом и декларацией, но поддержит справедливость требования непосредственно при голосовании на Совете Безопасности. При соблюдении данного условия ни в коем случае не предполагается прямая поддержка Палестино-Сирийской стороны военной силой, равно как и определенные обещания такого рода поддержки.

Шульц, обнаруживший, что на протяжении всего этого бесконечного, казенного периода не дышал, - с шумом выдохнул. Предстояли новые сверхэкстренные консультации с Вашингтоном, предстояло писать документ, предстояло… Да чего только не предстояло в остаток ночи, утро и предстоящий день до вечера. И еще потом.

- Я понимаю, - говорил Асаф Рахматуллин, нервно, с расстроенным лицом расхаживая перед генералом Шарифом, бывшем буквально вне себя от гнева и унижения, - вам кажется, что у вас украли заслуженную победу над роковым врагом. Но… Ты знаешь, как сильны позиции евреев в самой Америке. Их там куда больше, чем во всем Израиле, и они никогда не бросят своих и не допустят уничтожения государства. Они введут свои войска, прикатят три-четыре авианосца и, хоть и после тяжелых боев, все-таки сломают вас. Победа превратится в поражение.

- Победа, - горько усмехнулся Шариф, - о чем ты говоришь?

- Нет, а о чем говоришь ты? Разве ты не понимаешь, что, со своими воинами, навсегда отбил у израильтян охоту решать проблемы при помощи силы? Они никогда больше не посмеют нападать на соседние страны. Понимаешь? Раньше они непоколебимо верили в свои силы, а теперь - будут опасаться. Они утратили кураж, и если это не победа, то я просто-напросто не знаю, что такое победа.

- Вы просто-напросто боитесь, что будет прямая драка с американцами, вот и все!

- Так ведь, - согласись, - там есть чего бояться. Прямо скажу, - мы не ожидали такого духа и выучки твоих воинов, такого успеха, и не были готовы к нему. Пока - не готовы, - лицо его исказилось, - но в следующий раз все будет по-другому, клянусь Белой Верблюдицей и водами священными! По-другому, потому что у Аллаха много времени, а время, все время, какое есть у Него, - работает на нас…

Ночью связь с сильным воинским соединением УНИТА, более, чем наполовину соcтоящим из ветеранов, насыщенным разнокалиберной бронетехникой и армированным инструкторами из ЮАР, была безнадежно потеряна. По счастливой случайности место ночной стоянки "бригады" довольно быстро удалось обнаружить с вертолетов, при продолжении разведки выяснилось…

ХХХ

Не хрустальные, как в горных реках, несущих талую воду с ледников, темноватые, воды этой речушки все-таки были прозрачны. Через стекло маски за пять-шесть метров видны были не только медлительные, солидные рыбы, не только шустрые мальки, но и движущаяся рывками хищная личинка какой-то крупной стрекозы. Едва-едва двигая ластами и держась в тени берега, он подобрался к крупной, как бы ни в ярд длиной, щуке, "застывшей" в каком-то десятке дюймов ото дна, - и залюбовался. Прогонистое, с динамичными, как у стрелы, обводами, тело было прямо-таки создано для огромной скорости в рывке, - а вот застыло же неподвижно, как субмарина, затаившаяся под глубинными бомбами, только плавники шевелятся едва заметно, удерживая рыбу на месте.

Он видел разноцветные пески самых знаменитых пляжей, и галечные отмели, сверкающие вечно юными красками в неимоверно прозрачной воде, а вот тут… Тут не хотелось рассматривать весь пейзаж "в общем". Тут нужно было лечь на берегу, у самого среза воды, и смотреть, как на узкую полоску мелкого, ровного, белого песочка речного дна единственно-возможным способом наложен тонкий, почти прозрачный мазок ила. Как именно там, где этого требует душа, в прозрачной воде виднеется притененная коряга, и свисающие с нее мрачные космы тины извиваются в извечном ритме, далеко протягиваясь по течению.

Широкая панорама, - если находилось место, откуда бы она могла открыться глазу, - была хороша, но совершенно недостаточна. Другое дело вот так, когда через каждый десяток метров открывается новый ландшафт размером в фут, ярд - или десяток ярдов. В любом совершенно месте можно было замереть неподвижно, и бесконечно вглядываться в какую-нибудь мелочь, не испытывая ни малейшего пресыщения, равно как и желания куда-либо сходить с этого места. Когда, напялив маску, пробираешься на полутораметровой глубине, а по левую руку от тебя - темные, грозные, студеные воды стрежня, глубиной аж метра в четыре, и в них - таки жутковато глядеть, при всем своем понимании, при всей своей памяти о километровых глубинах океанских впадин. Его предупредили, что эту воду можно пить, но он не решался все-таки, из осторожности и намертво, с самого раннего детства впитанного, в плоть и кровь вошедшего предубеждения.

158