ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Страница 169

169

У него были сухие, поредевшие на лбу волосы цвета перца с солью и тонкая, какая-то чуть ли даже ни прозрачная кожа, характерная для привычно, постоянно и много пьющих людей. О том же говорили вполне точные, но при этом по-особому замедленные, осторожные движения и неподвижно-туманный, насильственно сосредоточенный взор. На столе стояла сковорода молодой "скороспелки" со шкварками, зеленый лук, щербатое блюдо с крупной солью, соленое сало и та самая редиска.

- Одно жалею: вот оно б самое, - да смолоду, а то чего сейчас-то, на старости лет? Почитай вся жизнь прошла зря… Вон у мужиков до чего доходит, - специально не закусывают, чтоб, значит, забрало сильнее и добро даром не переводить, - и по себе помню, а теперь - не-е, теперь выпью, гляну на банку, - и закушу, потому что могу себе позволить. Вместо того, чтоб не закусывать, я свободно могу лишнюю стопку выпить…

- Так и опиться не долго, - не выдержал Майкл, - не боитесь?

- Это почему? - Удивился хозяин. - Это когда сегодня - есть, а утром может и не быть, тогда - да, глотаешь, сколько есть, лишь бы побыстрее, - тогда да… А так - к чему? Когда она и сегодня есть, и завтра, и послезавтра, и после-послезавтра, и… - Говоря это, он машинально поглаживал гладкий бок банки, как будто лаская ее. - Нет того лучше, чем по чуть-чуть - но все время. Тут, главное, меру свою определить, - и сильно ее не перебирать.

- Бывает так, - поощряюще сказал Михаил, - что в расчетах того… ошибаются.

Иван Ильич задумался:

- Не-е, - он покачал головой после паузы, - теперь - не-е. Я ведь чего? Встаю рано-рано, сна, почти что, и совсем нет, так перво-наперво примешь стакашку, у меня специальная утренняя стакашка стоит, синенькая, прям у изголовья, подождешь, когда придет, оденешься, этак, неспехом, - и во двор. Солнышко встает, небо голубое, птички щебечут, - а у меня есть. Примешь маленькую, закусишь, - повозишься в огороде, кабанам сваришь, вот возишься, - а она есть. Часок-другой повозишься, потопчешься, - и домой, еще одну маленькую, перекуришь… Ох, - он счастливо вздохнул и махнул рукой, - да что говорить… Вот раньше, - да…

- А зимой как?

- Так я ж и говорю, - слегка нахмурился хозяин, недовольный тем, что его перебили так резко, - раньше - бывало… Первую зиму того… усугубил. Чтоб наяву, - так нет, врать не буду, а глаза закроешь, - так да, видел. Будто черти по избе ходют и папиросы курют. Веришь-нет? Обратно же, - темно, пока свет не зажгешь, а вставать, чтоб свет зажечь, - так страшно… Ну, - и лечишься, понятно. Так и усугубил: какие там черти, - в такой ад угодил, где ничего нет! Меня самого почти что совсем не было… Ой, паразиты-ы! Не знаю, как и оклемался-то тогда, какому заступнику свечку ставить. Тогда первые картиночки и намалевал, - штоб передышку, значит, сделать. И с тех пор, - все: выше меры не усугубляю…

Картиночки, ради которых, собственно, их и привез сюда лихой, развинченный Сашка, надо признаться, - производили впечатление. Очевидно, - все-таки сам по себе дар в иных случаях лежит как-то отдельно от всей остальной личности, которая определяет в таких случаях только тематику и тональность.

Лютая, стылая ночь царила на холсте, наивные звезды в ледяном небе вонзались в глаза, как ледяные гвозди, и то же небо с теми же самыми звездами виднелось сквозь окна лишенных крыш, безнадежно мертвых, давно уже остылых руин, а на первом плане, освещенная луной, шествовала Смерть в балахоне с откинутым клобуком и с косой, и полная луна в черном небе, заливавшая холодным светом всю эту картину, сама была как угловатый череп. Блекло-желтый, серовато-белый, черный - видно было, что картину писали без специальных красок, какими-то белилами и подобными же субстанциями - оставляли впечатление совершенной безнадежности, казалось, что и самой Смерти-то на картине тоскливо и уже нечего делать в том краю. И еще ряд картонок в этом роде.

- И сколько, к примеру? - Деловито осведомился Майкл. - Почем просишь?

- Не продается, - затряс патлатой головой хозяин, но потом, видно, засомневался, - или продать?

- Продавайте, Иван Ильич, тут и думать нечего, - солидно порекомендовал Михаил, - дело, - согласен, - не в деньгах, зато чертова уйма народу ваш пейзаж посмотрит, в свете будут знать и помнить, что был такой Иван Ильич, художник огромаднейшего таланта - но скромный, сам себе цены не знавший. Продавайте иностранцу, не сомневайтесь.

- Скажете тоже, - махнул рукой явно польщенный хозяин, - и, к примеру, - сколько?

- Ваша вещь, - пожал плечами Островитянин, - вам и цену назначать.

Помедлив, будто в нерешительности, хозяин зажмурился от собственной наглости и выпалил:

- Двести рублей!

- Так не пойдет, - медленно покачал головой Майкл, - давайте я вам заплачу пятьсот, а вы всем будете говорить, что тысячу.

- Это, значит, так по-вашему, по-иностранному полагается? Вовсе без стыда?

- Мы просто считаем, что он не имеет никакого отношения к делам. Уверяю вас, - так никому не хуже, а если не лучше, то уж, во всяком случае, - удобнее.

- Чудно как-то… А! Была ни была! По рукам, коли так, - и айда обмоем…

В ход пошли помидоры прошлогоднего посола, без всяких признаков порчи, но настолько резкие, злые и соленые, что из глаз вышибало слезу, а в голове англичанина мелькнула мысль, что вот это, пожалуй, может считаться образцом первобытной грубости вкуса, без изысков, без малейшей утонченности и без всяких нюансов, к подобному - не привыкнешь, тут уже необходима какая-никакая, но наследственность.

Что бы там ни говорили всякого рода умники о том, что во всех алкогольных напитках - одно действующее вещество, опьяняют они вовсе на разную стать. Отличалась в этом смысле от всех прочих и здешняя substancia absoluta: по мере увеличения дозы нарастала особая, изнутри идущая замороженность, не сонливость даже, а - Оцепенение, простое и без подтекстов. Гости давно уже молчали, не будучи вполне уверены даже в том, что присутствуют при происходящем, но хозяин, возбужденный хорошей компанией, явно испытывал подъем.

169