ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Страница 83

- Нам еще долго, - деликатно осведомилась Татьяна, - добираться? А то страшновато, - улицы тут какие-то…

- Далеко, - хохотнул Красный Барон, - но не то, чтобы долго… А улицы - да: совсем пустые улицы. Можно даже сказать - дрянь улицы.

На какой-то момент он вдруг застыл, как будто задумавшись, а потом достал из кармана что-то вроде телефонной трубки. Металлическая улитка на торце вдруг развернулась упруго и застыла, превратившись в прут длиной сантиметров тридцать.

- Касим? Как - кто? Я говорю. Во-во. Ты слышь, - штоб грузовики - прямо с утра. Часов в пять. Нет, не пойдет. Мне все нужны. Нет, и ты штоб… Знаю я вас, - нажретесь, а я… Я, кажется, сказал? Пусть подавятся деньгами, мне грузовики все нужны, август. Что - что? Ав-г-у-с-т, говорю…

Трубка что-то успокоительно рокотала в ответ.

- Запьют, сволочи, - сказал он, завершив разговор и свернув антенну, и указал пальцем на трубку, - что за нар-род, ей-богу!

- А сами-то? - Неприятно усмехнулся Петр, от покинутого ресторана и до сей поры хранивший мрачное молчание.

- А сам я не запил, а напился - разницу улавливаешь, аль нет? Все равно день пропал, а не запивал я уже лет как пять. И раньше, когда у родимого "СКР - 12", на заводе корячился, так не больно-то, а уж теперь и подавно.

- А народишко подручный, - с непонятным, хитромудроподвывернутым подковыром хмыкнул Петр, - запивает-таки?

- А што ему делать-та еще? Ежели которые с двенадцати лет начали, а боле - ничего не видели? - Он помолчал. - Пьет, конечно, - но только когда я дышать даю!

XIX

- Рассвет, блин. Терпеть ненавижу. Все равно чуть попозже ветер будет…

- О, милый… Да к тому времени, когда поспеем, никаких предутренних бризов не останется и в помине. Сейчас-то зонды - как?

- На двадцати двух - штиль. "Штырь" с тридцати семи - штиль. На сорока трех - штиль. А выше и ни к чему знать-то.

- Ну не скажи, - с чуть заметной снисходительностью заметил Еретик, - при наших масштабах даже и на тех плотностях воздуха любой ветерок может очень даже весьма…

- Глупо все-таки. На старте, - и так зависеть от ветерка на пятидесяти километрах…

- Зато как только антициклон, - сразу можем. Без раскачек.

Уж что да - то да. Четыре - тридцать утра, ни ветерка, жара, - как в местах более приличных в полдень, в тени. Не духота, а именно жар. Воздух уже четвертые сутки подряд лежал на земле неподвижно, как раскаленная каменная плита дикой толщины. Поди - в те самые пятьдесят километров… Гигантская площадка, гладкое покрытие едва заметно прогнуто воронкой к центру, туда, где располагается здоровенный молочно-белый, тускло отсвечивающий цилиндр. А впрочем - ничего особенного, сорок на двадцать пять, и не такое видывали. Хотя, правду говоря, и не часто.

- Заполнение, - негромко проговорил Еретик в висящий на его груди "Комбат", - подтвердите приказ.

- Есть заполнение, - отозвалось устройство, и сразу же где-то внизу - и в той стороне, где великанской "вываркой" для белья торчал кургузый цилиндр, послышался равномерный гул насосов, смешанный с чем-то еще, тоже с гулом, но каким-то другим, а цилиндр вдруг начал оплывать, как восковая свечка, и стекающее вещество, на глазах распухая и становясь все пышнее, стремительно и равномерно потекло в разные стороны, образуя подобие диска с фестончатым краем. Спустя полчаса гул и мрачный звон смолкли, а размеры диска стали уже по-настоящему огромными, диаметр его достиг по меньшей мере километра, он лежал на площадке этакими пышными, как морская пена, круговыми волнами, а посередине его - пологим, оплывшим бугром, куполообразным вздутием возвышалось то, что осталось от цилиндра. Волна ровного жара оттуда - чувствовалась даже в знойном воздухе этого утра.

- Ну че?

- Че, че… Ниче! Начнем, помолясь… Группа компрессоров, - сказал он в рацию будничным голосом, - трут…

Грохот и рев, раздавшиеся в ответ на это коротенькое слово, - был потрясающим в самом прямом смысле этого слова. Мелкой, отвратительной вибрацией задрожала, казалось, вся степь до далеких гор. Когда середина опалового суфле, то самое место, где находилось вздутие, начала подниматься, из-за плавности и гигантских масштабов происходящего казалось, что глаз обманывает наблюдателя, но очень скоро последние сомнения исчезли: середина диска медленно вздувалась, превращая его в вялый пока еще, уплощенный купол, а сквозь стены смутно просвечивало пламя. Багровое, сквозь мутно-лиловые стены купола оно преобразилось блекло-розовым сиянием, а купол все вздувался и рос, превзойдя высотой самый высокий небоскреб, наливался, пока не стал тугим и неподвижным, как будто вылитый из массивного полупрозрачного стекла, и пока он рос, рев и грохот только нарастали, достигнув нестерпимой громкости артиллерийской канонады. Четыре лоскута по бокам центрального возвышения тоже вздулись и торчали кверху продолговатыми, тугими подушками под углом в сорок пять градусов к горизонту.

"Комбат" пронзительно, как суслик, пискнул, и кто-то с той стороны так же пронзительно прокричал:

- Восемь ньютонов на миллиметр периметра!

- До десяти. Интервал - тридцать секунд.

- Есть интервал тридцать секунд.

- Юрий Кондратьевич, - вдруг ожил и заорал прямо на ухо до сей поры такой покорный спутник Еретика, - я все-таки настаиваю, чтобы вы отошли подальше…

Еретик отмахнулся:

- Не может тут ничего случиться! Не мо-о-жет!

- Восемь - три…

- Я настаиваю!

- Да отстань ты, в самом деле!

- Пош-шли! - Соратничек ухватил за руку и поволок прочь.

- А ежели не пойду? - Еретик с юмором глянул на перестраховщика. - Под пистолетом поведешь? Не кажется ли тебе, что это будет…