- … аж навозом весь пропах! Аж…
Он - молчал. Не потому даже, что не было никакого желания реагировать, а - сил не было. Голова пьяно кружилась, в ушах стоял мягкий, неумолчный, уютный гул. Прошлым вечером он лег непозволительно рано, - в пол-двенадцатого, а в три - уже был на ногах, потому что Димычу надо было непременно дать наставления насчет огурцов, поросят и двух "маслов", дозревавших в "чане". И если бы это была первая такая ночь. Во все предыдущие тоже удавалось поспать когда - четыре, а когда - пять часов. Он - уплывал, и через гул только смутно доносилось по-прежнему визгливое, но уже, все-таки обеспокоенное:
- Юра! Юра! Ты что это?! Тебе плохо?!!
Да хорошо, хорошо, - успокойся. Уплы-ываешь себе, потихоньку, навстречу величественным, неясным призрачным массам, вдохновенно бормочущим чушь…
Когда он проснулся, - укрыла-таки, не совсем еще, значит, она держалась еще довольно долго, но потом кипевшее внутри дерьмо все-таки перелилось через край. Хлынуло потоком кипящей лавы.
- Вот. - Сказала она утвердительно, как будто в продолжение чего-то, что говорила раньше, но только что. - Д-довел себя до бог знает чего с частной собственностью со своей! На ногах уже не держится! В-высох весь на скелет! В общем так: либо я, - либо энтот дом твой гадский!!!
Да ни до чего такого он себя и не доводил. Он и вообще последнее время так засыпает. Чуть присел где, или, паче того, - прилег, - и готово.
- … надо еще сообщить куда надо, чтоб поехали, поглядели, что у тебя там за хозяйство!
Спасибо, милая. Навела на мысль, потому что рано или поздно, - а придется этой проблемой заниматься. Не оставят его так просто в покое. Добудут. Так что лучше уж было бы заранее подготовиться. Обдумать, кто наедет, как это произойдет, с чем пристанут, и, главное, - как отбиваться будем? Впрочем, - чего это он? Способ отбиваться, причем так, чтоб раз - и навсегда, как раз известный. Для этой страны - универсальный. Вот именно. Просто-напросто бумага. Оформить себя звеньевым. Или, еще того лучше - по договору на выдуманной опытной делянке местного СХИ. Или сортоиспытательной станции. Уж сорта-то, - он, сам того не замечая, нехорошо усмехнулся, - он им обеспечит. Такие, каких они и в глаза-то не видывали. Занятый этими и тому подобными мыслями, он не вот очнулся, когда Розка постепенно замолкла и с характерной женской последовательностью начала к нему прислоняться. Он усмехнулся снова - на этот раз снисходительно, и несколько рассеянно приобнял ее за плечи.
- Слушай, старик, а ты на выставке Юматова - был? Нет?! Ну-у, знаешь, - отстаешь от жизни! Там та-акой сюр… - Андрюха Голобцов даже закатил глаза, подчеркивая тем самым запредельную силу впечатления. - Представляешь, - улица, вся в красно-бурых тонах, пустынная, никого нет… Представляешь? А по ней, уже наполовину повернумши за угол, уезжает трамвай … И груженый - рыбой! Понял, нет?
Промолвив сакроментальные слова относительно рыбы, он с торжеством откинулся в кресле, изо всех сил сверкая глазами.
- Откровенно говоря - нет, - ответил малочувствительный к подтекстам Толик и простодушно осведомился, - а причем тут рыба?
- Стари-ик… Ты меня просто убиваешь! Ведь ры-ыба же!!!
Понтрягин, украдкой зевнув, огляделся. В соответствии с какой именно символикой, по какой именно знаковой системе влекомая трамваем рыба является очередной фигой в кармане, скрученной от интеллигенции - властям, его не слишком-то интересовало. "Бирюса" в последнее время, надо сказать, сильно изменилась. И если они, пока что, еще имели возможность кое-когда, под салатик из кальмаров и коктейльчик, под чашечку кофе с пирожным просидеть здесь весь вечер, по всему чувствовалось, что это - не надолго. Скоро, скоро в двери станет солидный швейцар, который, мимолетно обдав ихнего высокодуховного брата липко-пронзительным взглядом, процедит, что мест нет. И это будет навсегда. Все изменилось. Непонятно только, откуда у них появилась вся эта жратва: раньше-то была обыкновенная почти что столовка с дежурными блюдами, только с кое-какими коктейлями и ресторанной наценкой. А теперь, на черкасское мясо, ассорти мясное, ассорти рыбное, купаты по-имеретински, форель, осетрину такую, сякую и еще разэтакую, на фрукты-овощи вовсе никогда не виданных статей, на бог его знает какие горячие блюда в ресторан потянулся гость другого сорта. Отчасти - солидный-налитой, отчасти южно-жуковатого вида. А отчасти - не пойми - кто, но с та-акими рожами… Пока еще сохранялись прежние официантки, средних лет, замотанные матери семейств с бесформенными фигурами и ногами, покрытыми узлами больных вен. Они, понятно, тоже уделяли особое внимание Новому Гостю, но вспоминали и о них. А когда подходили, у них был едва-едва заметно - но виноватый вид. Так что и они тут оставались именно что пока. Скоро станут вовсе не ко двору. Да о чем говорить, ежели и через совсем уж забегаловки в последние месяцы начали протекать пресолиднейшие денежки. Места! Места!! Места!!! Куда не сунься, всюду чего-то разговоры только о месте. Нет, - оно квартир и никогда-то не хватало, но сейчас в воздухе начало витать нечто и вовсе другое, ни на что прежнее непохожее. Будто враз стали нестерпимо тесными одежки государственного строительства, и кто-то - готов лезть буквально в любую щель, чтобы только отхватить себе пятачок вожделенного места и там, в трое нар и пять штабелей, нагромоздить чего-то там своего, собственного и непонятного. И ведь не ответишь - кто именно есть этот самый "кто-то", не назовешь - совершенным чудаком, потому что сплошь и рядом старые-старые друзья при твоем приближении прекращают оживленный разговор между собой, и откровенно зевают, когда ты по старой памяти норовишь начать высокодуховный разговор. И отводят глаза, и чтой-то какие-то все время ужасть до чего занятые, так что не только о встрече - по телефону им с тобой поговорить некогда.