ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Страница 78

… А они сидят тут, делают вид, что выше всего этого - блинов с икрой осетровой, семги малосольной, окорока, запеченного в тесте, молочных поросят, марочных вин и коньяков пятнадцатилетней выдержки. И на этом основании втютюхивают девчонкам про новые постановки Таганки. На которых они не были и не будут, скорее всего, никогда. О которых они слыхали от знакомых, в свою очередь, тоже там, скорее всего, не бывавших. О выставках и вернисажах, все достоинства которых тоже сводятся исключительно ко все той же интеллигентской карманной фиге и не более того. Потому что вот так уж, что у нас либо Рабочая Смена На Магнитке, либо - фига в кармане. Чтобы, в случае чего, продать ее наивным иностранцам за диссиду и прочий андеграунд. Они сидят тут, вольнодумничают, изображают из себя… А ведь вокруг-то в самом деле что-то происходит! Раньше - не происходило, а теперь - происходит. Как будто под прежними по виду улицами открылись глубокие подземные ходы, по которым в темноте бродят огромные бесшумные твари, похожие на тени, но от каждого движения которых поднимается ветер. А знакомые лица кое-кого из недавних приятелей стали вроде бы как масками, из-под которых выглядывают со-овсем другие люди. И говорят, отводя взгляд, что, вот, уволились. А сейчас чего? Да так… Пробавляемся по мелочи. А в ускользающем взгляде, когда они торопятся распрощаться, ссылаясь на вымученную занятость, сквозит не то жалость, не то легкое какое-то презреньице, а точнее - некое понимание, корни которого от него скрыты. И в ночах, в бесконечных полубезлюдных, неустроенных, всеми ветрами продуваемых крест-накрест просторах за стенами городов исподволь завелась осторожная, но по-своему бурная жизнь. Наливающая взгляд - тем самым пониманьем, а подглазья - синевой бессонницы… Не-ет, он не женится. Слуга покорный. Раз уж меняется эра, - надо со всем возможным достоинством вымирать, а не мельтешить лишнего.

Банда на эстраде, пружинисто-развинченные длинноволосые мальчики в белых костюмчиках в полуобтяг, - с учетом обстановочки, значит, - начали с небрежным видом, лениво наигрывать что-то такое, пока что разогреваясь и входя в колею, тени на улицах стали совсем уж длинными, залегли между оранжевых от вечернего солнца мест. Однако август и уже не так далеко от осени. Грустно все это. Дверь распахнулась и в нее до половины просунулся, держась за ручку, какой-то мужик с короткой, густой, но очень уж дикой бородой, кудлатой головой, стриженной чуть ли ни под горшок, и в слегка засаленной куртке из чего-то вроде замши, длиной до середины бедра. Брюки посетителя были заправлены в легкие кожаные сапоги. По тому, как он держался за ручку, по наклону, по слишком пристальному взгляду было видно, что он как следует пьян. Не то, чтоб вдребезги, но все-таки. С ним, чуть по бокам и сзади, а значит - пока еще на улице, держались еще двое каких-то, - в клетчатых рубахах, в черных джинсах и совершенно трезвых.

- Э-э, - проговорил после довольно-таки зловещей паузы мужик, - глянь-кась чево тут… Эва…

Он сделал приглашающий жест и с сопением, слышным даже на расстоянии, ввалился в зал. За ним, помимо двух черноджинсовых молодцев, проследовал некто медведеобразный, с бородой явного живописца и отрешенными глазами, полуобнявший умело полуодетую девку, хихикавшую чему-то, что он нашептывал ей на ухо. Еще трое девок, вошедшие следом, были еще и заметно более пьяными. За ними последовали четверо каких-то потертых, не слишком, но все-таки, со специфическими лицами людей пьющих часто, помногу, все время, но зато что-нибудь дешевое.

- Мужчина, - коршуном кинулась Люся, лет сорока пяти - сорока семи от роду, - нельзя в нетрезвом…

- Чевой-то, - обернул к ней страшные, белые глаза кудлатый, уже как-то успевший тяжело сесть за второй от эстрады столик, - чево надо-то тебе? Выпимши, ну так што?

На голос, на сиплый его бас откуда-то из служебных помещений выдвинулся тип в полувоенной форме, мосластая жердь под метр девяносто, обутая в непременные ботинки на толстой подошве. Тоже, надо сказать, - знаковая фигура и порождение самых последних времен. То там, то здесь, в ресторанах, дорогих кафе, концертных залах, и даже в подсобках магазинов начали устраиваться такие вот, - в полувоенной форме "младшие помощники поваров", "подсобные рабочие", грузчики и такелажники.

Этот экземпляр, похоже, чего-то такое знал, - как знал и свое дело: увидев, он оценил обстановку, а оценив, - втянулся так же, как только что выдвинулся. Вместо него появилась аварийная бригада другого рода: залысый старший официант, с непередаваемым, эксклюзивным старшеофициантским выражением на уклончивой физиономии. Увидав гостя, он неуловимым движением скользнул к месту прорыва.

- Юрий Фоми-ич! - Пропел он по ходу скольжения, надевая на себя выражение бесконечного счастья от встречи, - какие-то проблемы?

И - как то совершенно незаметно оттер Люсю от посетителя.

- Здравствуй, милок. Вот, - не хочут принимать… Выпивши, говорят, Алабаев.

- Ну-у… Люся у нас еще молодая, - он хихикнул в знак того, что шутит и приглашая следовать за собой, - неопытная. Не узнала. Вы уж извините ее.

- Да чего уж, - он снова вперился в лицо официантки, - придется. Тока наперед - смотри-и…

- Чего подать-то, Юрь Фомич?

Позади него, извлеченные из своих убежищ таинственным зовом, природа коего науке еще неизвестна, выстроились как минимум двое официанток и один официант, - молодой, зализанный, из новых.

- Ну… Рыбки там, икорки, грибочков, ветчины. Огурчиков солененьких, В общем, - все, что полагается, и побольше, - я ж с друзьями.